Информационный образовательный портал кафедры АСУ Рязанского государственного радиотехнического университета имени В.Ф.Уткина

РАССКАЗ ВЕТЕРАНА
Солдатам Великой отечественной войны,
отстоявшим свободу и независимость нашей Родины
в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками,
ПОСВЯЩАЮ
В 1985 году исполнилось ровно 40 лет со дня Великой Победы. Заведующим кафедрой АСУ РРТИ, где я работал, был в то время Смоляров Александр Максимович. Александр Максимович участвовал в Великой Отечественной войне, причем, он прошел ее от первого дня до последнего, был в самом, что ни на есть, пекле войны.
В канун 9 мая 1985 года в лабораторию совершенно неожиданно пришел заведующий кафедрой Александр Максимович Смоляров в сопровождении совершенно незнакомого мне человека.
Зайдя в лабораторию, Александр Максимович внимательно огляделся по сторонам. Я сидел достаточно далеко от него. Александр Максимович улыбнулся и сказал незнакомцу:
- Ну, что? Здесь, пожалуй, нам никто не будет мешать. Давайте побеседуем. Сопровождающий Александра Максимовича молодой человек оказался из областной газеты «Приокская правда». В канун дня Победы он пришел взять интервью у участника войны.
Я затаился в своем углу и, для видимости, делал вид, что выполняю какую-то работу.
«На войну я попал с самого начала, в родную пехоту, и прошел войну до самого конца.
Много чего было за эти годы и хорошего, как это ни странно звучит для войны, и плохого, и очень страшного, и веселого. Молодые мы тогда были, и на жизнь смотрели как-то по-особенному, с оптимизмом. Жизнь на войне – это не только бои и сражения, не только атаки и артобстрелы. На войне тесно переплетаются две стороны бытия: жестокость и опасность боя, и повседневность быта. Смотрите, какое интересное взаимное единство: смертельная опасность, подстерегающая человека каждую секунду и… тривиальная повседневность быта.
С одной стороны тяжелейший изнурительный труд на фронте с привлечением всех запредельных человеческих возможностей, а с другой стороны – несение караульной службы, забота о личном оружии, переписка с родными и близкими. Вот такая философия жизни.
Война всегда оставалась не только опасным, но и тяжелым, изнуряющим физические силы и психику человека трудом. Редко выпадающие минуты затишья совершенно неожиданно могли смениться периодами напряженных боев. В этих условиях отдых и, прежде всего элементарный сон, очень высоко ценились на фронте. Люди, интуитивно чувствуя, что их ждет полоса непрерывных, затяжных боев, пытались даже выспаться впрок. При этом они устраивались подремать в любых условиях и в любом месте, где это только было возможно. Хорошо еще, если это происходит в летнее время, когда, как говорится, каждый кустик – товарищ. А если это происходит зимой, в лютую стужу? Кроватей, как сами понимаете, не было. Спали на промерзшей земле, но что удивительно – болезней, связанных с переохлаждением (грипп, простуда, насморк, воспаление легких) не было. Все это – результат высшего напряжения нервной системы в боевых условиях.
Много чего довелось повидать мне на фронте, но больше всего запомнилось декабрьское наступление под Москвой 1941 года. Все лето, с кровопролитными боями, под изнуряющим солнцем отходили мы от границы СССР. И, наконец, оказались неподалеку от столицы. Отступать дальше просто некуда. Бои шли жесточайшие. К октябрю казалось, что столица со дня на день может пасть, но потом, по всей видимости, подошли подкрепления, и в декабре началось контрнаступление. С началом наступления не приходилось отдыхать по нескольку суток. Усталость у людей была столь велика, что многие бойцы приучились спать на ходу, прямо на марше.
Перед самым наступлением, где-то в начале декабря поменяли шинели на более основательное обмундирование. Выдали кальсоны, рубашку, теплое вязаное бельё, суконную гимнастерку, ватник, ватные стеганые штаны, валенки с теплыми портянками, шапку-ушанку, варежки на меху. Под ушанку надевали шерстяные подшлемники – только глаза были видны, и для рта оставалось небольшое отверстие. Всем выдавались также белые маскхалаты.
В ночь с 11 на 12 декабря наше подразделение расположилось в смешанном лесном массиве. В декабре темнеет рано, и когда мы по команде остановились, то стояла глубокая ночь, только благодаря искрящемуся ослепительно белому снегу и малиновым всполохам недалекой канонады окружающую действительность можно было достаточно хорошо рассмотреть. Вековые сосны заслоняли небо. Они звонко шумели и скрипели под порывами набегающего ветра. Мне они показались причудливыми великанами, раскинувшими свои ветви над расположившимися у их основания бойцами. Поступила команда устраиваться на ночлег. Бойцы достали саперные лопатки и принялись ими выкапывать лунки приблизительно полуметровой глубины. Сначала промерзшая земля поддавалась лопате с трудом, но потом копалась легче, так как в глубине была в меньшей степени промерзшей. Несмотря на страшнейший мороз, пот катился градом с лиц красноармейцев. На дно лунок наложили сосновых и еловых веток. Потом по двое залезали в вырытые «берлоги», укрывались сверху плащ-палаткой и забывались в мертвецком беспробудном сне.
Однако отдых был недолгим. Ещё не успел наступить рассвет, как поступила команда «Подъем!!!». Пока вылезали из паривших нор, командир приказал всем собраться на опушке леса.
Место это, даже в зимнее время, было удивительно красиво и достойно кисти любого маститого художника. Медленно надвигался рассвет. Ветер утих. Лесная поляна была окружена прекрасными белыми русскими березками – невестами. Высокие сугробы ослепительно белого снега гармонично сочетались с игривыми березками.
Иногда казалось, что нет войны или… просто, хотелось так думать. Зачем она нам нужна и кто только ее проклятую придумал, ведь мир так прекрасен и гармоничен? Зачем люди нападают, калечат и убивают друг друга?
Можно было только на секунды предаться подобным философским размышлениям, после чего следовало возвращение в мир реальный, сотрясаемый звуками канонады и резкими, звучными командами, подаваемыми командирами.
Поступила команда «На завтрак». Почему-то захотелось расположиться не в глубине леса, а на опушке, среди березок. Я с приятелем Сергеем расположились на самой опушке леса. Сергей был родом из-под Смоленска, занятого в то время немцами. С первой встречи я как-то сдружился с ним. Бывает же такое – родственные души. В свободные минуты мы обменивались мыслями, делились сокровенным. Вот и в этот раз я сказал, что с нами сегодня ничего не случится, ведь сегодня 12 декабря, а если и случится, то 13 декабря, на следующий «несчастливый» день. Сергей на это усмехнулся и сказал, что он материалист и не верит ни в какие приметы.
На завтрак был суп с мясом, галушками и картошкой. Супу выдали каждому много, почти по полному котелку. В крышки от котелка налили каждому бойцу по 100 граммов водки. Только успели выпить по 100 грамм, как услышали звук приближающихся немецких бомбардировщиков. Достаточно быстро машины противника оказались прямо над нами, или мне так со страху показалось, но они зависли прямо надо мной. Нашей авиации не было, и немецкие пилоты спокойно заходили на нас и прицельно бомбили. Спрятаться было некуда, а снежный сугроб – это никакая защита. Последнее, что помню – это немецкий бомбардировщик и черные кресты на фюзеляже. «Черный крест – вот и моя смерть» – это всё, что я успел подумать.
Земля стала колыхаться и уходить из-под моего лежащего в снегу тела. Казалось, что еще какие-то мгновения и из тела вылетит душа. Но нет, не так сразу! Во все стороны летели сучья, ветки, комья земли и даже что-то, что совсем ещё недавно было частью человеческого тела. Пороховая гарь резко ударила в нос, и я потерял на какой-то промежуток времени сознание.
Когда бомбежка приутихла, я попытался приподняться. В ушах стоял сильнейший звон, и кроме него никаких звуков слышно не было.
Раскрыв глаза, я заметил, что мои боевые товарищи неуклюже поднимаются и приводят себя в порядок. Заметил я также, что некоторые бойцы лежали, абсолютно не подавая никаких признаков жизни, было несколько человек раненых. Они стонали и корчились, извиваясь от боли на окровавленном белом снегу, но криков их я не слышал из-за жуткого шума в ушах. После бомбежки упало много деревьев и создавалось ощущение, что находишься на лесоповале, только лесоповал этот учинил сам дьявол.
Неожиданно в голове промелькнула тревожная мысль. Я оглянулся и в ужасе обомлел. Рядом со мной лежала поваленная взрывом береза. При падении она привалила к каменной и холодной земле моего товарища Сергея. Приятель лежал напополам раздавленный упавшим деревом с открытыми, неестественно выкатившимися наружу глазами. Холодные, остекленевшие глаза мутно смотрели в серое небо, провожая уходившие во мраке вражеские бомбардировщики. Рядом с Сергеем стоял нетронутый котелок с дымящимся супом.
Мне кажется, что если бы не те 100 грамм водки, которые я выпил всего лишь несколько минут назад, то мое сердце при виде всего этого, при виде этой мировой несправедливости, остановилось бы навсегда.
Но жизнь есть жизнь. Некоторое время спустя мы сложили погибших в наши вырытые накануне «берлоги». Сергея я похоронил в той самой яме, где мы с ним вместе провели прошедшую ночь.
По команде двинулись дальше, размышляя о своем предназначении на Земле, о том, когда же эта война, наконец, кончится. Очень захотелось написать письмо домой родным, чтобы, получив его, они обрадовались и думали, что хотя бы в момент написания этого письма я был жив. Хотелось поведать в письме, что даже под пулями, рядом с кровью и смертью, люди пытаются просто жить. Хотелось успокоить своих близких, показать им, что живется неплохо и что на войне «не так уж страшно».
Наше подразделение продолжало медленно продвигаться на Запад. Шли по открытой местности. Успокаивало только то, что погода установилась очень плохая, нелетная, в противном случае в любую минуту могли прилететь вражеские самолеты и расстрелять нас из пулеметов и уничтожить бомбами, как это случилось на рассвете.
Где-то к полудню раздался звук, похожий на работающий самолетный двигатель. Мы напряженно стали всматриваться в пасмурное небо, но никаких самолетов в нем не было видно. Поющий, звенящий звук, тем не менее, все усиливался, все больше и больше вызывая у нас тревогу. Ко всему прочему нам показалось, что шел он со стороны наших тылов. Это не было звуком автомобиля, трактора или танка, это был специфический звук, создаваемый авиационным мотором.
Через некоторое время мы обнаружили у себя в тылу быстро приближающиеся к нам объекты. Командиры приказали рассредоточиться и подготовить к бою оружие. Буквально через несколько секунд мимо нас, окруженные снежным вихрем, промчались необыкновенные машины. Это были аэросани. Сани на полозьях, снабженные авиационным мотором, большим самолетным винтом и пулеметом, со свистом пронеслись мимо нас. Машин было штук 5-6 и на каждой из них сидело по несколько бойцов в прекрасных овчинных полушубках. Бойцы, вихрем пролетая мимо нас, улыбались и как бы подбадривали, мол «Держи, пехота, хвост пистолетом!».
Мы все с изумлением и гордостью посмотрели вслед нашим чудо - бойцам и в душе им крепко позавидовали. Вот летят они с большой скоростью, ничто не является для них преградой, только ветер свистит в ушах. А мы же будем, стирая до костей ноги, обливаясь потом, пронизанные всеми ветрами и колючими метелями, медленно двигаться вперед.
С такой завистью и с такими мыслями мы и прошли весь этот день до наступления сумерек. По-прежнему фронт был где-то впереди. Повсюду встречались следы недавних сражений и разрушений: выгоревшие дотла маленькие деревушки, вражеская разбитая техника вперемешку с нашей.
К полуночи впереди показался лесок, где и предполагалось провести ночь в ожидании особых распоряжений. Перед лесом догорала деревня. Жителей не было видно, одни только печные трубы указывали своими перстами в дымящееся и полыхающее зарницами небо.
На окраине того, что совсем недавно называлось деревней, наше внимание привлекли остатки разбитых аэросаней, тех самых, которые несколько часов назад так жизнерадостно и весело, со свистом, пронеслись мимо нас. Сейчас эти аэросани выглядели как куча исковерканного и обгоревшего железа. Машины были перевернуты, сломаны, перекорежены и смяты. Ничто не говорило о том, что совсем недавно это было конструкторским чудом советской техники.
Мы остановились, чтобы получше рассмотреть это побоище поближе. Рядом с машинами у стены чудом сохранившегося кирпичного амбара был сложен штабель из человеческих трупов. Это были те самые бойцы с аэросаней, которые совсем недавно смеялись над нами, смертельно уставшими пехотинцами. И вот совершенно непредсказуемый итог: мы едва стоим от усталости на ногах, но живы, а полные сил и здоровья бойцы - мертвы.
Трупы были уложены очень аккуратно, как дрова в поленнице, только это была поленница не из дров, а из того, что совсем недавно было человеком – высшим созданием и венцом природы. Белые полушубки, в которые были одеты погибшие, были порваны и покрыты бурыми пятнами застывшей на морозе крови. Через рукава полушубков по-прежнему были пропущены веревочки, на которых болтались, раскачиваясь от ветра, пришитые меховые варежки – глубокие, с одним пальцем, предназначенным для стрельбы.
Я уже не завидовал бравым бойцам и в душе своей радовался, что спасся от неминуемой для кого-то в этот момент смерти. Я подумал, что, может быть, наша суровая действительность и является нашим спасением. И пусть нам будет невероятно трудно, пусть не будет человеческих сил, чтобы ступить на шаг вперед, но мы преодолеем себя, двинемся вперед, сломим врага и обретем бессмертие себе и своим детям. Беспокоило только то, что наступало 13 декабря, несчастливый по приметам день, и я очень боялся его прихода.
Ужинали поздно, и почему-то запомнилось, что ели поджаренный хлеб, посыпанный сахаром и традиционную кашу. Непременным атрибутом была водка. Я выпил 200 грамм – за себя и за погибшего Сергея. При этом почему-то подумалось, что, выпив порцию спиртного Сергея, я непременно должен прожить свою оставшуюся жизнь за своего друга, чтобы он там, в небесах, радовался за меня, за всех нас – оставшихся в живых. А чтобы все это исполнилось – надо, прежде всего, самому остаться в живых.
Эти размышления придали мне дополнительные и так нужные в данный момент силы. В одиночестве лежа в свежевыкопатой промерзшей «берлоге», я глядел в глубокое и темное небо Вселенной и размышлял о далеких цивилизациях, которые, по всей видимости, ведут разумный образ жизни и не воюют, как мы. Я поставил себе установку на жизнь и старался внушить себе, что со мной ничего не случится, я вернусь с войны, заведу семью, воспитаю детей, займусь интересной работой.… И раз я так решил, что со мной ничего плохого не случится, то я дойду до победы и наступающий день 13 декабря 1941 года мне не страшен!
Если оглянуться на прожитую жизнь с высоты пройденных лет, то, в общем-то, то, о чем я тогда мечтал, в моей жизни полностью сбылось».
Александр Максимович и журналист «Приокской правды» продолжали беседовать еще некоторое время, а я попытался осмыслить только что услышанное. Я читал много литературы о Великой Отечественной войне, смотрел много фильмов, но так непосредственно рассказ участника войны слышал, пожалуй, впервые. Подобное откровенное и правдивое, не приукрашенное, описание событий, вряд ли нашло отражение в публикации газеты того времени, да и набирающая оборот антиалкогольная компания в стране не оставила бы место упоминанию о 100 граммах фронтовых, о которых поведал Александр Максимович в своем рассказе. Вместе с тем в душе моей родилось чувство благодарности к участникам Великой Отечественной войны, всем тем, кто на фронте и в тылу поистине ценой своей жизни выковал Великую Победу.
Кандидат технических наук, профессор Александр Максимович Смоляров умер 23 мая 2009 года, прожив долгую и интересную жизнь. Занимаясь научной и педагогической деятельностью, Александр Максимович подготовил много первоклассных инженеров и специалистов, которые по праву считаются гордостью и научной элитой нашей Родины.

Игорь Алексеевич Блинков
1985-2016 г.г.